Запад призывает увеличивать расходы на достижение климатических целей, но ресурсы в распоряжении человечества небезграничны, и каждый последующий шаг будет требовать все больших самоограничений. Какие есть ошибки в этой стратегии
18 ноября закончилась проходившая в Египте 27-я Конференция ООН по климату (СОР27). Как и предшествующие ей, она показала всю тревогу человечества в связи с климатическими изменениями.
Объем ресурсов, уже затраченных для сдерживания роста концентрации парниковых газов в атмосфере, колоссален. Однако из последних документов, опубликованных учеными, в частности из недавнего 6-го Оценочного доклада Межправительственной группы экспертов по изменению климата (МГЭИК), мы видим, что совокупный результат всех этих усилий пока не достаточен для достижения заявленной цели.
В ответ на это многие политики, прежде всего из стран Запада, призывают продолжать увеличивать расходы на достижение климатических целей и направлять еще больше ресурсов на решение ставших уже традиционными задач — развитие солнечной и ветряной энергетики, электротранспорта, декарбонизацию в промышленности. Однако размер ресурсов в распоряжении человечества небезграничен. И каждый последующий шаг будет требовать все больших самоограничений и все более амбициозных целей. Так, может быть, есть ошибки в самой выбранной стратегии? На мой взгляд, есть.
Игнорирование 94% эмиссии СО2
Углеродный баланс нашей планеты — эмиссия и поглощение парниковых газов — составляет около 840 Гт СО2-эквивалента. Но все усилия по сокращению выбросов сосредоточены только на 6% от этого объема — антропогенных выбросах. Прочие эмиссии и поглощения в целом игнорируются. Казалось бы, диспропорция очевидна. Но почему же мы поступаем именно так?
Первое объяснение состоит в том, что неантропогенные выбросы сложно учесть. Однозначно определить объем их сокращения в результате приложенных нами усилий еще сложнее. Но представляется, что расходы на создание и поддержание системы объективного и надежного расчета углеродного баланса, а также на оценку результатов от сокращения выбросов будут во много раз меньше, чем те, что мы несем сегодня в рамках энергоперехода. Технологический прогресс обязательно даст возможность делать это точнее, быстрее и дешевле. В любом случае боязнь ошибиться в построении системы мониторинга выбросов не должна являться основанием отказа от такой задачи.
Предположим, что мы все-таки прорвались через этот барьер и корректно учли эмиссии. Что будет результатом? Произойдет серьезное изменение в списках лидеров и аутсайдеров в борьбе за спасение человечества от климатической катастрофы. Неизбежно окажется, что усилия, необходимые для сокращения эмиссий на одних территориях, существенно отличаются по содержанию и по затратам от тех усилий, которые нужны на других территориях для достижения того же самого количественного эффекта. Иными словами, под вопросом окажутся экономические модели, на которых базируется сейчас конкурентоспособность некоторых стран. Более того, изменится глобальная конкурентоспособность. И это серьезнейший вопрос. Ведь, как мы хорошо знаем, геоэкономика определяет геополитику, а ведущие игроки в геополитику умеют формулировать и отстаивать свои суверенные интересы.
В результате еще более важным, чем сейчас, станет вопрос, какие методы должны использовать страны, чтобы внести свой вклад в общее дело. Ведь одни окажутся поглотителями углерода, а другие — его эмитентами. Еще более острой, чем сейчас, окажется дискуссия, что бремя затрат на общее снижение выбросов распределено между странами непропорционально.
Вопросы в сфере идеологии
Нельзя недооценивать и важность вопросов идеологических. Сегодня многие справедливо возмущаются, что для предотвращения экологического и климатического кризисов делается недостаточно. Возмущена молодежь по всему миру. Возмущены те, кто страдает от изменения климата, — наиболее уязвимые страны. Возмущены развивающиеся страны, от которых развитые страны Запада, успевшие воспользоваться благами традиционной энергетики, сейчас требуют аскетизма и самоограничения. Поэтому начинается поиск виновных. Это нужно, чтобы отвести гнев от того, на что он действительно должен быть направлен — на изменение сложившегося порядка вещей. А бенефициарами этого порядка являются определенные государства, транснациональные компании и финансовые институты, обладающие огромным политическим влиянием.
Ответ на такие вопросы лежит в сфере идеологии, и в этой сфере был найден, на мой взгляд, самый опасный из всех возможных ответ: виновен во всем человек. Рассуждая о защите природы от человека, можно дойти до того, что человек — это паразит и влиять надо на саму его деятельность. Я не согласен с таким подходом. Как и многие другие, я считаю человека вершиной эволюции. А эволюция создала нас для того, чтобы мы могли исправить вред, нанесенный нашей планете, и сделать ее более удобной для жизни. Иными словами, куда более подходящей мне представляется идеология гуманизма. Особенно если альтернативой являются отказ от благ технического прогресса и возврат к недолгой и полной опасностей жизни, которая была характерна для подавляющего большинства населения планеты еще несколько веков назад.
То, что для усилий в сфере климата выбрали именно антропогенные выбросы, составляющие лишь 6% всех эмиссий, и решили концентрироваться на них, — прямое следствие данной идеологии. К несчастью, крайне маловероятно, что такой путь действительно позволит нам добиться требуемого сокращения концентрации парниковых газов в атмосфере. Постоянное отклонение от требуемой траектории — лучшее свидетельство этому. Однако изменить идеологические подходы крайне непросто. А изменить построенную за последние 30 лет на фундаменте такой идеологии модель воздействия на антропогенные выбросы — задача почти нереальная.
Хорошая новость здесь заключается в том, что человеческое общество способно осознавать глобальные проблемы и эволюционировать. Мы перешли от эволюции биологической к изменению коллективного поведения и массового сознания. И если мы с чем-то не справляемся, то меняем подход и идеологию, создаем новые технологии и решаем имеющиеся проблемы. Вопрос лишь в сроках эволюции. То есть в наличии государств, которые способны поставить данные вопросы и консолидировать вокруг их решения мировое сообщество.
Роль России
До недавних пор я был уверен, что родившаяся 30 лет назад Российская Федерация обязана и сможет сыграть в этом переходе важную роль и что произойдет это в течение моей жизни. Дело в том, что именно Россия может внести ключевой вклад в сокращение глобальной нетто-эмиссии, если обратиться ко всему углеродному балансу, а не только к его незначительной части. И значит, наша страна является крупнейшим бенефициаром такого подхода и на этой основе может продвигать свои национальные интересы.
Действительно, именно территория России располагает колоссальными возможностями по поглощению углерода. Но дело не только в этом. Россия — это талантливые люди, традиция не верить в догмы, уважение к научному знанию. Даже если климатическая проблематика пришла к нам извне, нельзя не признать, что внутри самой России за последние годы было сделано совсем немало. Была принята продуманная стратегия низкоуглеродного развития с понятными целями. Выстроена инфраструктура для корректного расчета эмиссий в промышленности и энергетике и реализации климатических проектов. Это не выглядит как кардинально новое решение, но и не уступает тому, что есть у многих других стран.
Сейчас возможность продвижения позиций России в формате Парижского соглашения оказалась сильно ограничена. Поэтому правильнее задумываться над тем, какие действия нужно будет предпринять в перспективе нескольких лет, когда, я надеюсь, мир снова обретет баланс.
Именно это и надо делать — переосмысливать и предлагать свои модели. Ведь что такое суверенитет? Это право мыслить независимо, это право действовать в интересах своей страны на базе своих собственных идей. Для этого, правда, необходимо их иметь. Более того, в современном взаимосвязанном мире невозможно навязать свои идеи силой. Имеют потенциал взлета именно те идеи, которые актуальны для многих, а не только для страны, продвигающей их в своих суверенных интересах.
Вызов, с которым нам придется иметь дело, заключается в том, что глобальные механизмы будут работать со все большими торможением и скрипом. Нарастающий вал взаимных эмбарго, пошлин, торговых войн, валютных ограничений стал реальностью последних лет. В то же время Парижское соглашение, как и другие международные механизмы, было порождением как раз глобализации. А если ее уже нет, то и сами эти механизмы приходят в негодность. Мы видим это на примере ВТО, МВФ, ряда структур ООН. Поэтому наиболее перспективной представляется попытка формирования союзов со странами, которые имеют сходные с Россией интересы и приоритеты в достижении климатических целей. Осознавая и соединяя интересы в рамках таких союзов, можно начинать вместе реализовывать и масштабные климатические инициативы. Прежде всего речь идет о наших отношениях с Китаем и Индией, со странами Персидского залива, с рядом государств Африки и Латинской Америки.
Что можно делать еще? Наверное, искать новое приложение энергии общества, направить ее на созидание, например на снабжение планеты ресурсами, в том числе климатическими. Я верю в будущее на основе идеологии гуманизма и сотрудничества, где будет место для новых подходов к решению давно известных проблем. Нашему меняющемуся миру это необходимо, так же как и построение справедливых форматов взаимодействия, безусловно отвечающих задачам национального развития.